Заметки о любовном языке войны

Этот небольшой доклад был зачитан мной как доклад-сюрприз на конференции «Сексуальность и Война» прошедшей 22 ноября 2014 года в Музее Сновидений в Киеве.

Этот короткий очерк посвящён теме сексуальности в ее пределе к смерти, которая проявляется в языке. Сегодня эта вульгарно-любовная лексика довольно ярко выражена в словоупотреблении людей, которые на границе этой смерти находятся, в языке воинов, в языке бойцов.

Жак Лакан* говорил: «Место субъекта…находится в означающем. Перед нами воочию нечто говорится».

Обсценная лексика — это особое нечто, особые означающие,  слова, которые в нашей культуре считаются грубыми и вульгарными выражениями. Часть этих слов – это наименования «неприличных», социально табуированных частей тела, так называемые «срамные слова», а часть — наименования процесса совершения полового акта, или физиологических отправлений и их результатов. Обсценная лексика сексуальна, сексуальна настолько открыто, обнаженно, что наша культура ее репрессирует, выводя из зоны цивилизованного общения.

Не удивительно, что запретные, вытесняемые из культурального поля слова и выражения используются для наименования наиболее сильно эмоционально окрашенных чувств, действий или людей, вызывающих эти сильные чувства.

——-

Пример самый распространенный, банальный и часто употребляемый сегодня – это слово, которое вы, возможно, еще не знали год назад.

Слово это было редкоупотребимым именем нарицательным, и  означало целый класс предметов, как например:  дурной, никчёмный, неприятный человек; или реже: мужской половой орган большого размера.

Это слово в его новом значение впервые употребили футбольные болельщики Харькова, и оно стало означающим  человека, перевернувшего  целый пласт представлений народов Украины, России, да и мира, о современной реальности, о ценностях, об идентичности, что вызвало чрезвычайно сильные эмоциональные реакции у огромного количества людей. Эти эмоции требовали выхода, требовали связывания в речи.

Ранее слово употреблялось, например, так: «Это чё за хуйло курит у подъезда?» или «Хуйло, нахуя дохуя нахуярил хуйни?»

Сегодня это слово доросло до использования его как имени собственного. Имени собственного человека низенького роста,  президента соседней страны.

Собственно, сегодня оно фактически и не употребляется в иных контекстах.  Ведь сказать сейчас кому-то «ты – хуйло», —  это фактически сказать, что по моральным качествам адресат напоминает российского президента, и это гораздо более оскорбительно сегодня, чем, скажем было еще год назад.

МАЛЕНЬКИЙ ПУТИН СТАЛ БОЛЬШИМ ХУЙЛОМ.

Putin-Hujlo-24-04-14-11

Скандирование популярной речевки можно рассматривать как сочный, образный способ справиться с тем разрывом смыслов, который причинили действия соседнего государства. Это спонтанный народный ответ на аннексию Крыма, на извращение понимания «братства» народов, на агрессию бывших «братьев», на многочисленные смерти наших сограждан, на то, что сегодня мы живем в мире войны, страха, постоянной опасности и смертей. «Путин-хуйло» помогает связать эти смыслы, помогает указать адресата, виновника, и дает ему и его действиям четкую моральную оценку.

——

Иная, менее бросающаяся в глаза сторона вопроса – это то нечто, те слова, которыми сегодня говорится  о войне людьми, принимающими в ней участие. Срамные слова и и выражения используются для означивания чего-то того, что противоположно живому и сексуальному – для означивания смыслов войны, ужаса и смерти.

Принимая посильное участие в работе с ранеными в Ирпенском военном госпитале (в рамках «Психологической кризисной службы», трансформировавшейся из «Психологической службы Майдана») и общаясь с ранеными бойцами,  я обратила внимание на любопытную тенденцию в их словообразовании.

Не секрет, что обыкновенно, описывая события, связанные с военными действиями, бойцы весьма обширно применяют различного рода обсценную лексику или мат (собственно, как говорят, в военной обстановке пользуются матом уже как обыденной речью).

Кажется, что на войне разрыв с обыкновенными представлениями о реальности таков, что обычными словами его ни за что не описать, слова отступают перед кошмарным зиянием Реального.

В таких ситуациях человек прибегает к речи запретной, табуированной, которая, являясь будто бы «более сильным» эквивалентом речи обыкновенной, способствует «связыванию» разрыва между непереносимым ужасом актуальной ситуации и повседневной реальностью человека, в которой он чувствует себя способным существовать.

В такой речи часто используются эвфемизмы, которые позволяют более ярко, насыщенно, образно выразить в речи ту силу разрыва с будничной жизнью, с которой людям приходится сталкиваться в условиях войны.

Так, например, выражение «бегать по передку» — означает быстрое передвижение на передовой. Игривость фразы прикрывает смертельную опасность такого передвижения, позволяет встать в позицию бравирования опасностью, чем делает эту опасностью легче переносимой для психики.

Интересна также фраза «добре всунути ворогам», в которой удачная военная операция, перестрелка, где «чужих» погибло больше, чем «своих» описывается словами, выражающими качественный, успешно совершенный половой акт, в котором говорящий занимал активную позицию и получил удовлетворение.

«В’їбати сепарам» — стрельнуть из орудия. «В’їбати» — это, собственно, сокращенная форма от «виїбати».

Воистину, «Я НА ТЕБЕ КАК НА ВОЙНЕ, А НА ВОЙНЕ, КАК НА ТЕБЕ».

Сюда же можно добавить примеры, когда оружие называется женскими именами. Из истории мы знаем о страшном оружии «Катюша», которое помогло нашей армии выиграть Вторую Мировую войну. Недавно в соцсетях прошла информация о передаче донецким «киборгам» в аэропорт новейших снайперских винтовок, от употребления которых атакующие сепаратисты стали вынуждены не ходить по полю, а бегать. Винтовки бойцы ласково окрестили женскими именами «Викуся» и «Оля«. Можно себе представить, трепетное и любовное отношение бойцов к этим «девушкам», которые своей смертоносностью позволяют им выжить в повседневном кромешном аду аэропорта.

——

Помимо вышеприведенных примеров сексуализированной военной лексики, также прибегают к созданию неологизмов, будто бы старые верные бранные слова перестают уже служить необходимой цели.

Так, все мы знаем слово, описывающее нечто, что не поддаётся никакому описанию, никакому сравнению, из ряда вон выходящее, скорый конец. Это слов П….ц. Это слово образовано от простого обсценного наименования женского полового органа П..да, которое употребляется часто в аналогичном смысле. Иногда о сложной ситуации говорится, что что-то или кого-то накрыло этим самым органом.

Сегодня самый страшный момент на войне, адский котел, вроде накрывания позиций огнем «градов», от которых кажется невозможно спастись, описывается словом, которое я ранее никогда не встречала, и значения которого можно найти лишь в словарях новых или народных слов русского языка, что позволяет отнести это слово к неологизмам.

Это слово «ПИЗДОРЕЗ«.  Это очень сильное означающее, несущее в себе дополнительный смысл.

Мне удалось найти в народных онлайн словарях 2 его значения.

Первое, наиболее часто употребляемое – это чрезвычайное происшествие с летальным исходом, или ужасная ситуация для человека. Например: «Пиздец, когда попадаешь в пиздорез. Пиздец, когда в грудь разрядят обрез».

Второе, более редкое – это половой член.

Я остановлюсь на анализе первого значения, так как с употреблением слова во втором смысле не сталкивалась, и поэтому этот смысл нам здесь пока неинтересен.

Слово «Пиздорез» состоит уже из двух составляющих. Первая часть – это орган, и вторая часть – это действие.

К наименованию органа добавляется некий акт, насилие по отношению к нему. Неведомый народный толкователь объясняет: «вот есть слово пиздец это когда всё хуёво, а пиздорез это когда мега хуёво что просто жесть.»

Как будто женский половой орган, сам по себе в психике человека фантазматически кастрированный, с одной стороны, но при этом, с другой стороны и кастрирующий, угрожающе заглатывающий фаллос (как «зубастая вагина»), этот орган в слове «пиздорез» поддается еще дополнительной кастрации, еще больше, до состояния мяса, до исчезновения человеческого смысла, до «ничто», до смерти**.

Апеллируя к Лакану и маркизу де Саду*, можно сказать, что орган изрезывается до состояния этого «ничто», до конечного пункта всякого наслаждения. Ибо идя по пути к лежащей в центре всякого наслаждения пустоте, к «ничто», по мере доступа к ней, тело ближнего расчленяется.

После града

——

Размышляя обо всем вышеперечисленном, мне представляется, что означающие женского рода, означающие сексуальности на войне являются причудливым переплетением влечений к жизни и смерти, где жизнь, где сексуальность, стремится возвыситься и восторжествовать над разрушением, хаосом и тленом. В этом сплетении влечение к жизни проявляется как  агрессивное сексуальное начало, как торжество активного, дарующего жизнь, телесного сексуального акта над смертью, распадом, расчленением, небытием.

При этом в своей борьбе в условиях войны влечения в человеке доходят до крайней точки, до предела наслаждения, за гранью которого – смерть. Этот предел находит свое выражение в языке в таком означающем, как «пиздорез».

Завершая доклад, хотелось бы добавить, что в определенном смысле можно сказать, что винтовки «Викуся» и «Оля» в нашей ситуации сегодня — это не просто оружие с именами девушек, это означающие жизни и надежды. Надежды на жизнь, которую удастся защитить и отвоевать.

И раз уж войны вести человечеству так необходимо, то хочется надеяться, что в будущем мы сможем вести их в фейсбуке, например. Словом, а не гранатой.

Фейсбук-воин

Климчик Оксана
Психоаналитик фрейдо-лакановской ориентации, член Украинской Ассоциации Психоанализа
г.Киев, ноябрь 2014.

—————————————————————————

*Лакан Ж. «Этика психоанализа» (Семинары: Книга VII (1959-60)). Пер. с φρ./ Перевод А. Черноглазова. М.•. Издательство «Гнозис», Издательство «Логос». 2006. — 416 с.

**Почему кажется, что в этом слове режется именно сам орган, а не органом? К этому апеллирует сама логика построения слов в русском языке. Если заменить первую часть на какое-либо другое слово, например камнерез, волнорез,  хлеборез, то нет сомнений, что речь идет именно о резании камня, волн, хлеба.